https://youtu.be/5xq6XUxXevg
воскресенье, 8 декабря 2019 г.
Ложь Исы Кодзоева
Разоблачение продолжаются. На это раз разоблочили ложь Исы Кодзоева.. Заседание продолжается господа присяжные.
суббота, 7 декабря 2019 г.
Фальсификатор - Лжец. Руслан Бузуртанов
Выясняется что сражение на реке Валерик , был между русскими войсками и ингушами а не с чеченцами .
Оказывается , после десятков лет войны , в 1840 году , руские незнали где Чечня а где Ингушетия .
И незнали с кем они столько лет воюют .
Спустя 179 лет , Бузуртанов выяснил с кем они воевали .
На карте , где он показывает как земля ингушей , чётко написанно Малая Чечня , но это его несмущает . Руские просто ошибались , думая что воюют в Чечне с чеченцами , оказывается нет .
А вот что говорит сам очевидец , тот самый Лермонтов.
https://museum-tarhany.livejournal.com/19285.html
Ахмад Джафар.
М.Ю. Лермонтов в сражении при речке Валерик
Распоряжением генерала Граббе от 18 июня 1840 г. к Чеченскому отряду генерала Галафеева был прикомандирован поручик Тенгинского пехотного полка Михаил Лермонтов, переведенный тем же чином из лейб-гвардии Гусарского полка в наказание за дуэль с французским подданным Барантом. Распоряжение о переводе последовало 13 апреля; 10 июня Лермонтов в Ставрополе (где находилась главная квартира командующего войсками Кавказской Линии генерала Граббе), откуда направляется в Чеченский отряд, бывший в походе с 1 мая. Лермонтов застает отряд Галафеева в крепости Грозной. До прибытия Лермонтова Галафеевский отряд совершил начальное продвижение в Аух и Салатавию и далее — через Кумыцкую плоскость на правый берег Сунжи. Здесь, в крепости Грозной, отряд готовился после непродолжительного отдыха вторгнуться в Малую Чечню, взволнованную и воодушевленную против русских наибом (наместником) Шамиля по имени Ахверды (Ахберды (-и) Махома (Магома), Ахбердилав, Ахбердил Мухаммад, Мухаммед Ахбердиев). До вторжения на Чеченскую плоскость русским трудно было заранее предугадать интенсивность вражеского сопротивления, в этом отношении отряд Галафеева был именно пробным камнем, долженствующим определить степень влияния Шамиля и его людей в этой стране. В течение лета 1840 г. чеченский театр военных действий является второстепенным, и в то же время действия русских на этом театре, в отличие от действий в Нагорном Дагестане, носят наступательный характер, что обусловливает их интенсивность и кровопролитность.
Если обратиться к основной стратегической задаче, поставленной перед отрядом генерала Галафеева, то она заключалась в том, чтобы не допустить отторжения Чеченской плоскости от сферы российского влияния, а также присоединения ее к партии Шамиля. Действия отряда, носившие с точки зрения тактики наступательный характер, в значении стратегическом были оборонительными. Чечня была необходима России как плацдарм для овладения Нагорным Дагестаном.
Поход Галафеева в Малую Чечню начался 6 июля переправой через р. Сунжу и проходом через Ханкалинское ущелье (Хан-Кале, Хан-Кала). Ханкалинское (Ханкальское) ущелье соединяет земли затеречных (мирных) чеченцев и собственно плоскость Чечни (включающую Большую и Малую Чечню, разделенные течением р. Гойты). Овладение этой стратегически важной артерией, представлявшей в то время единственный удобный доступ для войсковых колонн в земли «немирных» чеченцев, было совершено еще в 1818 — 1819 гг. в два этапа: основанием генералом А.П. Ермоловым крепости Грозной на р. Сунже, запершей выход крупных неприятельских партий на Затеречную равнину и ночным маневром отряда генерала Н.В. Грекова, овладевшего ущельем и открывшего таким образом доступ русским войскам на плоскость Чечни. По мере удаления отряда Галафеева от Ханкальской позиции постепенно нарастало сопротивление чеченцев. Характер этого сопротивления был предопределен пересеченным и лесистым ландшафтом плоскости Чечни — тактика неприятеля, выработанная за многие годы противостояния их русскому завоеванию, была тактикой партизанской войны, предусматривавшей все различия в вооружении сторон, и использовала по возможности в свою пользу противоположность стереотипа ведения регулярной российской армией боевых действий «иррегулярным» приемам народной войны чеченцев. «Русские войска, вступая в Чечню, в открытых местах обыкновенно не встречали сопротивления. Но только что начинался лес, как загоралась сильная перестрелка, редко в авангарде, чаще в боковых цепях и почти всегда в арьергарде. И чем пересеченнее была местность, чем гуще лес, тем сильнее шла и перестрелка. Вековые деревья, за которыми скрывался неприятель, окутывались дымом, и звучные перекаты ружейного огня далеко будили сонные окрестности. И так дело шло до тех пор, пока войска стойко сохраняли порядок. Но горе, если ослабевала или расстраивалась где-нибудь цепь; тогда сотни шашек и кинжалов мгновенно вырастали перед ней, как из земли, и чеченцы с гиком кидались в середину колонны.
...Один из русских писателей, выражая характер военных экспедиций в Чечню, прекрасно сказал, что «в Чечне только то место наше, где стоит отряд, а сдвинулся он — и эти места тотчас же занимал неприятель. Наш отряд, как корабль, прорезывал волны везде, но нигде не оставлял после себя ни следа, ни воспоминания», — так описывает тактику чеченцев в кавказской войне ее историк В.А. Потто.
Отряд генерала Галафеева, укомплектованный шестью с половиной батальонами пехоты, 14 орудиями и 1500 казаками, от Ханкалинского ущелья проследовал к аулу Большой Чечен, и далее — прошел через Чах-Кери к Гойтинскому лесу и к Урус-Мартану. Ежедневно между русскими и чеченцами вспыхивали короткие перестрелки, но небольшие партии горцев, едва себя обнаружив, рассеивались. То и дело попадавшиеся засады неприятеля старались не допустить солдат до источников воды, «если берега составляли мало-мальски удобные условия для прикрытия». 10 июля русские подступили к кромке Гехинского леса и разбили лагерь поблизости селения Гехи. Поля вокруг селения выжгли солдаты, сама деревня, видимо, была оставлена жителями. Ночью произошла перестрелка в секретах: противник, будучи открыт на подступах к лагерю, ретировался.
Таким образом, накануне Валерикского сражения русские не имели точных сведений ни о численности вражеского отряда, ни о его местонахождении. Подобная ситуация, обычная на Кавказе, могла иметь для русских тяжелые последствия лишь в тех случаях, когда отпор неприятеля был действительно хорошо организован, когда численное превосходство врага было значительным и когда тактика его преподносила нашим военачальникам неожиданные для них сюрпризы. При Валерике все вышеперечисленные предпосылки предстоящего сражения оказались налицо.
На следующий день, 11 июля 1840 г., произошел бой в Гехинском лесу: «Раз, это было под Гихами — Мы проходили темный лес», как сказано в стихотворении «Валерик» Лермонтова... Отметим художественную точность определения леса поэтом — не «густой» и не «протяженный», а именно «темный». Ф. Торнов, в 1848 г. посетивший место памятного сражения, составил подробное описание подступов к валерикской позиции наиба Ахверды: «Лес этот представлял из себя семиверстную глухую трущобу, через которую бесчисленными поворотами извивалась узкая, арбяная дорога. На половине пути открывалась прогалина не шире ста сажен, упиравшаяся в крутой овраг, шириной около сорока шагов; в трех верстах за оврагом Валерик протекал по обширной луговине, окруженной густым бором. Место ровно было создано в пользу чеченцев, никогда не упускавших случая сильно нам вредить, когда лесная чаща их скрывала от наших глаз и уберегала от нашей пули, и мы сами принуждены были двигаться по открытой дороге».
Укреплению чеченской позиции способствовало то, что р. Валерик (подверженное русификации местное название Валарг), правый приток р. Сунжи, был в половодье вследствие таяния горных ледников. Берега Валерика с обеих сторон обрывисты, ложбина глубока, притом, что правый берег, обращенный к отряду, был полностью открыт, а левый — покрыт густым лесом. На левом берегу вдоль дороги сохранилась просека «на небольшой ружейный выстрел», однако, если учесть, что система просек генерала Грекова, практически полностью «вскрывшая» территорию Чеченской плоскости в конце 10-х гг. XIX в., т.е. еще при Ермолове, со времени наместничества на Кавказе генерала И.Ф. Паскевича была предана забвению и возобновлена вновь (под названием «тактики топора») лишь при генерале князе М.С. Воронцове (середина 1840-х — начало 1850-х гг.), то можно с большей долей уверенности предположить, что в 1840 г. и эта просека терялась в молодой поросли. Помимо естественной защиты вражеская позиция была укреплена несколькими рядами завалов (в данном случае — примитивный «тын» из древесных стволов). Широкое применение рядов завалов, наряду с координированным выселением жителей с пути следования русских экспедиций и тактикой «выжженной земли» есть элемент тактической системы Шамиля, т.е. для 1840 г. явление достаточно новое.
При Валерике устроение завалов по приказанию наиба Ахверды было не только вписано в подходящий ландшафт, но и систематично, «линейно», позволяя, по аналогии с пехотным строем регулярной армии европейского образца, произвести одновременный залп сразу несколькими рядами стрелков и нанести при этом максимальный ущерб противнику. Замечательно то, что горцы Ахверды использовали завалы не только для укрытия от русских пуль и картечи, но и для маскировки своей настоящей численности. На основании уже негативного опыта Валерикского боя Галафеев вынужден был констатировать: «Должно отдать также справедливость чеченцам; они предприняли все, чтобы сделать успех наш сомнительным. Выбор места, которое они укрепляли завалами в течение 3 суток; неслыханный дотоле сбор в Чечне, в котором были мичиковцы, жители большой и Малой Чечни, бежавших надтеречных и всех сунженских деревень, с каждого двора по одному человеку; удивительное хладнокровие, с которым они подпустили нас к лесу на самый верный выстрел; неожиданность для нижних чинов этой встречи — все это вместе могло бы поколебать твердость солдата и ручаться им за успех, в котором они не сомневались...».
М.Ю. Лермонтов, Г.Г. Гагарин. При Валерике. 12 июля. Акварель. 1840
Итого: имея под рукой шеститысячное (у Лермонтова в Валерике «тысяч до семи») «скопище» (помимо сил собственно Ахверды в него входили силы других чеченских наибов: Джават-хана, Домбая, Шуаип-Муллы, Ташав-Гаджи и др., Ахверды мог рассчитывать не просто на успех, а на разгром галафеевского отряда при условии осуществления своего тщательно разработанного плана. Отметим, что план Ахверды не просто талантлив с точки зрения применения его к конкретным условиям поля боя; он именно систематичен, т.к. синтезировал усвоенные ранее чеченцами правила ведения лесной войны (скрытность, внезапность, использование любого подходящего укрытия при рассыпном строе, предуготовление атаки выборным, прицельным огнем, психологическое воздействие («гиканье» в лесу, создающее эффект многочисленности невидимого для войсковой колонны неприятеля, и т.д.) с рядом существенных нововведений (применение залпового огня, отвлекающий маневр, соблюдение при заманивании русских в ловушку необходимой дисциплины в ущерб традиционной для горцев демонстрации личной храбрости). Неопределенным остается ответ на вопрос: почему при столкновении «с грудью грудь» с русскими чеченцы не оставили своей позиции, но оборонялись до последнего? Оборона завалов по своему определению в отличие от обороны укрепленного аула не предполагает удержания их, а наоборот рассчитана на своевременный отход к следующей линии завалов и продолжение ведения с этого нового рубежа выборного ружейного огня. В истории Кавказской войны случай Валерика — не типичный, если не сказать — исключительный.
Отряд Галафеева выступил «на заре 11-го июля.., имея в авангарде три баталиона Куринского егерского полка, две роты сапер, одну сотню донских и всех линейных казаков, при 4-х орудиях. Впереди еще было 8 сотен донских казаков с двумя казачьими орудиями. В главной колонне следовал обоз под сильным прикрытием — до него горцы были особенно лакомы. Длинную линию в лесистой местности поневоле растянувшегося отряда замыкал арьергард из двух баталионов пехоты с двумя орудиями и с сотнею казаков. Неприятель нигде не показывался, и авангард вступил и пошел по узкой лесной дороге. Несколько выстрелов в боковой цепи указывали, что неприятель не дремлет. Опасность ждала впереди...» (эти сведения из Журнала военных действий приведены П.А. Висковатым). В.А. Потто при пересказе воспоминаний К.Х. Мамацева (Мамацешвили) говорит о том, что артиллерийский поручик Константин Мамацев, следуя в арьергарде с четырьмя орудиями «в течение нескольких часов отбивал картечным огнем бешеные натиски чеченцев». Описание Потто многочасового картечного огня трудно согласуется с сообщением Висковатова относительно нескольких выстрелов в боковой цепи; здесь достаточно ссылки на документальную достоверность используемой Висковатовым информации: «Сведения взяты мною из Журнала военных действий 1840 года. Выписку получил я в 1881 году в Тифлисе из архива Кавказского округа. Дело штаба Отдельного Кавказского корпуса по Генеральному штабу, 2-й отдел, по описи № 15 — 1840 года».
Еще одно противоречие: 2 арьергардных орудия у Висковатова и 4 у Мамацева (в передаче Потто). Фразы из «Валерика» М.Ю. Лермонтова: «Чу! в арьергард орудья просят» и «... слева, из опушки, Вдруг с гиком кинулись на пушки», — дают понять, что Мамацев вполне мог оказаться в арьергарде с четырьмя орудиями в своем распоряжении и что он действительно был в эпицентре боя на первом его этапе, однако уже при выходе русской колонны на поляну. Вообще это словно бы вскользь отмеченное поэтом нападение чеченцев на арьергардные орудия следует отметить особо. Вылазка сравнительно небольшой партии горцев (т. к. основное «скопище» находится в это время в укрытии за завалами) против хорошо обеспеченного арьергарда в составе двух «баталионов» пехоты (500+500=1 тыс. человек) и 100 казаков сопровождается «градом пуль с вершин дерев» («Валерик» М.Ю. Лермонтова) по развертывающемуся на поляне в боевой порядок отряду (при выборном огне можно было достаточно эффективно обстрелять русских офицеров, занимавших по уставу положение на флангах пехотных соединений). Вылазка сама по себе обеспечивала некоторое прикрытие стрелкам, занявшим позицию на деревьях, т.к. по существовавшему в то время порядку следования войсковой колонны в лесу действовали боковые цепи «охотников»; рядом с упоминанием отбитой русскими атаки чеченцев Лермонтов в «Валерике» указывает на достаточно интенсивную перестрелку в лесу с невидимым «скопищем»: выносят из кустов трофейные нарезные ружья, «тащат за ноги людей И кличут громко лекарей»...
Отвлекая внимание русских тыловой перестрелкой горцы подпускают передовую цепь к своей основной позиции на расстояние пистолетного выстрела; когда артиллерия начинает сниматься с передков, т.е. не может сразу же быть приведена в состояние боеготовности, Ахверды дает команду открыть огонь. По всему фронту позиции чеченцы дают единовременный винтовочный залп, причем сразу несколькими рядами стрелков, увеличивая таким образом плотность огня до максимальной. Двинутые в атаку по обеим сторонам дороги русские батальоны преодолевают открытое пространство сквозь плотную завесу беглого выборного огня, притом, что противник укрыт за «деревьями, имевшими по аршину в поперечнике».
По замечанию известного военного специалиста и участника Кавказской войны генерала Ростислава Андреевича Фадеева, «...батальон старых кавказских полков можно сломить превосходною силой, как и все на свете, или остановить неодолимым физическим препятствием; но нет такого огня, которым бы можно было отбить его... Кроме решительности удара, кавказские войска имеют на своей стороне то несомненное преимущество, что в главную минуту боя, когда управление становится невозможным и все разом бывает поставлено на карту, каждая рота сделает посильное дело и не упустит никакой случайности, которою можно воспользоваться. Приказаний она не будет спрашивать. Не командир, так младший офицер, фельдфебель, старый солдат надоумят ее. В такую минуту одна нравственная сила личности берет верх; а в кавказских войсках личность не заглушена, и опытных людей много. Наконец, можно сказать с уверенностью, что в одинаковых обстоятельствах кавказский полк понесет половиной меньше потери против другого, потому что сумеет лучше подступить к неприятелю <...> под батальонным огнем нет больше приказаний и даже главнокомандующий лично не соберет рассыпанной роты, если она сама не знает, что делать, и люди не настроены все на один лад». Ход сражения при Валерике являет собой одно из самых красноречивых свидетельств достоверности приведенного определения Фадеева: солдаты, оказавшись лицом к лицу с неприятелем и, не имея ни возможности, ни времени справляться у командующего относительно дальнейших действий, сами предприняли атаку на свой страх и риск. Солдаты «кинулись вперед через речку, помогая друг другу по грудь в воде. Все спасение было в том, чтобы как можно скорее перебраться к неприятелю. Начался упорный рукопашный бой: частью в лесу, частью в водах быстро текущего Валерика. Резались несколько часов. Кинжал и шашка уступили, наконец, штыку. Но долго еще в лесу слышались выстрелы... Дело было не большое, но кровопролитное.
«После двухчасовой страшной резни грудь с грудью неприятель бежал. Мамацев преследовал его со своими орудиями — и, увлекшись стрельбой, поздно заметил засаду, устроенную в высокой кукурузе. Один миг раздумья — и из наших никто не ушел бы живым. Их спасло присутствие духа Мамацева: он быстро приказал зарядить все четыре орудия картечью и встретил нападающих таким огнем, что они рассеялись, оставив кукурузное поле, буквально заваленное своими трупами. С этих пор имя Мамацева приобрело в отряде широкую популярность».
Таким образом, при общем взаимодействии различных родов войск (пехота, артиллерия, иррегулярная конница) основное содержание Валерикского сражения составил так называемый кинжальный бой (термин этот употребляется в официальном порядке всеми без исключения дореволюционными историками). У Лермонтова в стихотворении «Валерик» читаем:
«Ура!» — и смолкло. «Вон кинжалы,
В приклады!» — и пошла резня.
И два часа в струях потока
Бой длился. Резались жестоко,
Как звери, молча, с грудью грудь,
Ручей телами запрудили.
Атака «на уру», согласно наставлениям А.В. Суворова 1770-х гг., совершалась применимо к Валерику массой ротного (батальонного) сомкнутого строя полным бегом, без ранцев. Команда «В приклады!» («Валерик», М.Ю. Лермонтов) означает ближайшую дистанцию в рукопашном бою; по всем русским уставам XVIII — XIX вв. удару прикладом (в область головы) предшествует поражение неприятеля штыком (в корпус), т.е. в данном случае речь идет о неуставной рукопашной схватке именно «с грудью грудь», как сказано в «Валерике».
В сражении при Валерике не было ни победителей, ни побежденных. Если начать, как это обыкновенно делается в подобных случаях, пересчитывать потери обеих сторон, окончательный вывод становится затруднительным. Галафеев указывает в донесении 150 тел убитых чеченцев, оставшихся на поле боя; нет основания считать эту цифру ни подлинно достоверной, ни значительно завышенной; она вообще не имеет серьезного статистического значения, т.к. часть своих убитых горцы должны были унести (по обстоятельствам продолжительного и достаточно рассеянного на местности боя). Русская убыль (убитыми и ранеными) согласно тому же донесению составила 344 человека.
Предполагаемое соотношение потерь обеих сторон Висковатов, к примеру, оценивает однозначно в пользу горцев, оборонявшихся и имевших, таким образом, меньшую убыль. В известном письме Лермонтова Алексею Лопухину фигурирует явно завышенное число вражеских трупов «на месте» — 600. Обыкновенно эту лермонтовскую ошибку относят на счет слухов, ходивших якобы в лагере и льстивших сознанию «победителей». С другой стороны, все может быть еще проще — поэт попросту сделал вынужденную любезность почтовой цензуре с тем, чтобы письмо не затерялось. Впрочем, все уточнения не способны изменить основного вывода: потери в отряде Галафеева наверняка превысили потери горцев. После ухода русских люди Ахверды собрали по окрестности еще много мертвых солдат: отдавая последние почести их героизму, наиб запретил отрубать головы трупам и приказал даже выкрасть из нашего лагеря священника для совершения над убитыми православного обряда. Затем невольного гостя накормили и отпустили обратно.
Обращаясь к рассмотрению участия поручика Лермонтова в Валерикском сражении, процитируем здесь воспоминания Константина Мамацева: «Выйдя из леса и увидев огромный завал, Мамацев с своими орудиями быстро обогнул его с фланга и принялся засыпать гранатами. Возле него не было никакого прикрытия. Оглядевшись, он увидел, однако, Лермонтова, который заметив опасное положение артиллерии, подоспел к нему с своими охотниками. Но едва начался штурм, как он уже бросил орудия и верхом на белом коне, ринувшись вперед, исчез за завалами. Этот момент хорошо врезался в память Константина Христофоровича».
Команду охотников Лермонтов получил в свое распоряжение лишь после ранения Руфина Дорохова (10 октября). Согласно документации, действовать в ее составе он начинает не раньше сентября месяца, после возвращения на линию из Пятигорска. Возникает закономерный вопрос: в составе какого подразделения участвовал Лермонтов в бою при Валерике? В реляции Галафеева Граббе и Головину говорится: «Тенгинского пехотного полка поручик Лермонтов во время штурма неприятельских завалов на реке Валерике имел поручение наблюдать за действиями передовой штурмовой колонны и уведомлять начальника отряда об ее успехах, что было сопряжено с величайшей для него опасностью от неприятеля, скрывавшегося в лесу за деревьями и кустами. Но офицер этот, несмотря ни на какие опасности, исполнял возложенное на него поручение с отличным мужеством и хладнокровием и с первыми рядами храбрейших ворвался в неприятельские завалы». Итак, состоя при штабе Галафеева в качестве посыльного офицера, в бою при Валерике Лермонтов мог исполнять самые разнообразные поручения начальства: мог идти в пехотной цепи, беседуя с Лихаревым о Гегеле, а мог и действовать заодно с Дороховской сотней (согласно сообщению Палена, записанному Висковатовым, охотники Дорохова принимали участие в походе).
Руфин Иванович Дорохов вспоминал: «Вообще говоря, началаство нашего края хорошо ведет себя с молодежью, попадающей на Кавказ за какую-нибудь историю, и даже снисходительно обращается с виновными более важными. Лермонтова берегли по возможности и давали ему все случаи отличиться, ему стоило попроситься куда, и его желание исполнялось, — но ни несправедливости, ни обиды другим через это не делалось».
При известном демократизме служебных отношений в Отдельном Кавказском корпусе Лермонтову как столичному кавалерийскому офицеру, недостаточно еще «обстрелянному» (в Пшехский отряд генерала Вельяминова 1837 г. он не попал вследствие лихорадки и основную часть своей первой ссылки на Кавказ путешествовал по горам и снимал местные виды), дана была, во-первых, возможность приспособиться, «акклиматизироваться» в лесной войне и, во-вторых, возможность отличиться или просто выказать храбрость. Подобный экзамен для гвардейца был на Кавказе в порядке вещей, не требовалось, как правило, ни особенной протекции, ни лукавства перед сослуживцами. И поручик Лермонтов сдал этот экзамен успешно. В донесении о Валерикском сражении генерал Галафеев отмечает храбрость, проявленную молодым офицером: «Он переносил все мои приказания войскам в самом пылу сражения, в лесистом месте, что заслуживает особенного внимания, ибо каждый куст, каждое дерево угрожали всякому внезапной смертью». Общеизвестная фраза Мамацева (в передаче Потто) о Лермонтове: «Он никогда не подчинялся никакому режиму», — представляется бессмысленной в значении упрека, но хорошо показывает недоумение армейского артиллерийского поручика, особенно наглядное в случае с восприятием Мамацевым тактической специфики лермонтовского отряда: в бою при Валерике «блуждающее» положение Лермонтова было следствием исполнения существенных обязанностей, умело возложенных на поэта генералом Галафеевым.
«Кавказская армия всегда была сильна именно тем, что в ней отношения между людьми слагались естественно, без посторонней натяжки. При значительном влиянии общественного мнения на всякой ступени каждый брал по большей части то, что ему принадлежало, и потому старших слушались без принуждения, как признанных руководителей. Оттого войско было проникнуто серьезною дисциплиной, которая состоит в сознательном и совестливом исполнении существенных обязанностей военного звания. От служащих требовали только необходимого, зато это необходимое исполнялось неукоснительно, как в глазах, так и за глазами», — указывает К.Х. Маманцев на особенности отношений среди военных людей на Кавказе.
М.Ю. Лермонтов. Эпизод из сражения при Валерике. Карандаш. 1840
Говоря о Лермонтове в сражении при Валерике, стоит вспомнить и отзыв, принадлежащий барону Льву Васильевичу Россильону, представителю Генерального штаба в отряде Галафеева, квартирмейстеру 20-й пехотной дивизии: «Гарцевал Лермонтов на белом, как снег коне, на котором, молодецки заломив белую холщовую шапку, бросался на чеченские завалы. Чистое молодечество! — ибо кто же кидался на завалы верхом?! Мы над ним за это смеялись».
Россильон — штабист и «немец» (в некотором ироническом преломлении эти два слова считались на Кавказе синонимичными); Лермонтов — русский аристократ, гвардеец и фронтовой офицер. Между этими двумя людьми с самого начала было не много оснований для искренней взаимной дружбы. Россильон — участник Кавказской войны, пусть даже и не попавший в разряд первых ее героев; к тому же он имел немало случаев видеть Лермонтова воочию (около 23 июля 1840 г. у Миатлинской (Мятлинской) переправы по пути в Темир-Хан-Шуру именно в палатке Россильона был снят художником Д.П. Паленом известный профиль Лермонтова, оставшийся в альбоме барона. Тем не менее, если большинство замечаний Льва Россильона по поводу Лермонтова (относительно тактической специфики Дороховского отряда, «нечистоплотности» службы разведчика и т. д.) давно определены по истинному своему достоинству литературоведами, то выпад, касающийся участия поэта в Валерикском сражении остается ни аргументирован, ни оспорен. Однако с точки зрения военного историка, не затрагивающей личность поэта как таковую, суждение Россильона о том, что атака верхом завалов есть лишь акт «молодечества» мало согласуется с действительной практикой Кавказской войны. Во-первых, лесные древесные завалы (в отличие от завалов горных — из камней или мешков с землей) редко бывали предназначены для обороны; при поспешной ретираде неприятеля от завала к завалу вероятнее было настигнуть врага при кавалерийской атаке, если этому не препятствовала местность и величина укрепления. Осуществление штурма завалов могло происходить при взаимодействии конницы и пехоты, причем конница не обязательно спешивалась. Во-вторых, существует общеизвестная специфика царской армии, которая заключается в неуставном разделении обязанностей между собственно офицерским звеном, с одной стороны, и унтерами и старшими по опыту солдатами — с другой. Если непосредственное руководство солдатской массой осуществляли ее собственные признанные лидеры, то основной задачей офицера было воодушевление бойцов личным примером, сам вид офицера должен был внушать низшим чинам немного суеверный трепет, а поступки его — заслуживать ему уважение. Львиная доля солдатской неприязни к «немцам» происходила оттого, что, умея держать чрезмерную даже психологическую дистанцию, они либо нарочито брезговали солдатским обществом, либо выглядели комично, оказавшись у солдатского костра и стараясь завоевать доверие нижнего чина неумелым подражанием. «Русский» в Кавказском корпусе, да и вообще в царской армии — понятие субэтническое; «немец» — маргинальное, не означающее прямо инородца.
Сравним лермонтовское: «Я знал одного Иванова, который был немец» и ермоловское: «Здесь все немцы — один русский, да и тот Безродный» (о штабе генерала Барклая де Толли в войну 1812 г.). «Всякое войско воспроизводит характер и общественные понятия народа, в котором оно набрано. В русском войске, как и в русском народе, между высшим классом, преобразовавшимся на чужой лад, и простолюдинами проведена очень резкая черта, редко допускающая возможность влияния первых на толпу; ею владеют обыкновенно ее доверенные люди, сильнейшие личности из нее же самой; покуда посредством их только возможно действительное нравственное соприкосновение между двумя общественными слоями. Такие личности сейчас же выдвигаются вперед во всяком собрании людей; в критические минуты они незаменимы, потому что в эти минуты толпа, привыкшая доверяться им, слушает их без рассуждения», — пишет участник и историк войны Р.А. Фадеев. Роль же молодого поручика или корнета состояла, как правило, в соблюдении чувства собственного достоинства, в рыцарском бесстрашии, долженствующем иметь влияние на личность простого солдата. Причем соответствовать выбранной роли мог лишь офицер, на самом деле уважавший вверенные его попечению кадры «низшего» сословия и считавшийся с их настроением и боевым опытом. Таким образом, формула из контекста лермонтовского стихотворения: «Все офицеры впереди», — с точки зрения чисто военной едва ли может быть оспорена Россильоном, по характеру своей должности состоявшем при Валерике в свите генерала и, возможно, наблюдавшем сражение лишь со стороны.
За недолгий период своего участия в компании 1840 г. поручик Лермонтов, безусловно, многого достиг. Лучшее подтверждение тому — неоднократные представления его к награждению: согласно реляции от 8 октября 1840 г. Граббе Головину за № 166 для Лермонтова испрашивался орден св. Владимира 4 степени с бантом за участие поэта в бою при Валерике 11 июля, однако, в соответствии с изменениями, внесенными в представление начальником штаба и корпусным командиром, испрошенная награда была снижена до ордена св. Станислава 3-й степени. Это могло обусловливаться тем, что награждение орденом св. Владимира столь молодых по возрасту офицеров практиковалось редко; далее последовал рапорт генерала Галафеева от 9 декабря 1840 г. по итогам двух осенних экспедиций в Большую и Малую Чечню с приложением наградного списка и личной просьбой перевести Лермонтова как проявившего в боях против горцев «отменное мужество» в гвардию тем же чином; 24 декабря рапорт командующего кавалерией полковника В.С. Голицына генералу Граббе с просьбой наградить поручика Лермонтова золотой саблей «За храбрость»; наконец, 3 февраля 1841 года Граббе в рапорте за № 76 представляет Лермонтова к награждению золотой полусаблей. Несмотря на эту последнюю уловку (полусабля, в отличие от испрашиваемой Голицыным сабли, являлась исключительно пехотным офицерским оружием и больше соответствовала с точки зрения высшего петербургского начальства в качестве поощрения поручику Тенгинского пехотного полка), все вышеперечисленные представления, как известно, были отклонены государем.
Стихотворение М.Ю. Лермонтова <Валерик> («Я к вам пишу случайно, право...») стало поэтическим документом сражения 11 июля 1840 г. в Гехинском лесу (бой при р. Валерик). В своей исторической достоверности это произведение Лермонтова не уступает сообщениям военных донесений и даже дополняет их рядом важных деталей (подробности атаки в русский тыл партии чеченцев Ахверды, произведение горцами залпа одновременно несколькими рядами стрелков, «живые» военно-исторические миниатюры и т.д.). Лермонтовские стихи, в данном случае, являются основанием для суждения о нем не только как о поэте, но и как об «отменно мужественном» офицере, глубоко понимавшем сложность военно-политической обстановки на Кавказе, а также специфику военных действий обеих сторон. Эти личные качества поручика Тенгинского полка оценивались по достоинству непосредственным начальством в лице «настоящих кавказцев».
Автор: А.М. Смирнов
Источник: «Тарханский вестник» № 19. Москва, 2006. С. 56 — 69
Если обратиться к основной стратегической задаче, поставленной перед отрядом генерала Галафеева, то она заключалась в том, чтобы не допустить отторжения Чеченской плоскости от сферы российского влияния, а также присоединения ее к партии Шамиля. Действия отряда, носившие с точки зрения тактики наступательный характер, в значении стратегическом были оборонительными. Чечня была необходима России как плацдарм для овладения Нагорным Дагестаном.
Поход Галафеева в Малую Чечню начался 6 июля переправой через р. Сунжу и проходом через Ханкалинское ущелье (Хан-Кале, Хан-Кала). Ханкалинское (Ханкальское) ущелье соединяет земли затеречных (мирных) чеченцев и собственно плоскость Чечни (включающую Большую и Малую Чечню, разделенные течением р. Гойты). Овладение этой стратегически важной артерией, представлявшей в то время единственный удобный доступ для войсковых колонн в земли «немирных» чеченцев, было совершено еще в 1818 — 1819 гг. в два этапа: основанием генералом А.П. Ермоловым крепости Грозной на р. Сунже, запершей выход крупных неприятельских партий на Затеречную равнину и ночным маневром отряда генерала Н.В. Грекова, овладевшего ущельем и открывшего таким образом доступ русским войскам на плоскость Чечни. По мере удаления отряда Галафеева от Ханкальской позиции постепенно нарастало сопротивление чеченцев. Характер этого сопротивления был предопределен пересеченным и лесистым ландшафтом плоскости Чечни — тактика неприятеля, выработанная за многие годы противостояния их русскому завоеванию, была тактикой партизанской войны, предусматривавшей все различия в вооружении сторон, и использовала по возможности в свою пользу противоположность стереотипа ведения регулярной российской армией боевых действий «иррегулярным» приемам народной войны чеченцев. «Русские войска, вступая в Чечню, в открытых местах обыкновенно не встречали сопротивления. Но только что начинался лес, как загоралась сильная перестрелка, редко в авангарде, чаще в боковых цепях и почти всегда в арьергарде. И чем пересеченнее была местность, чем гуще лес, тем сильнее шла и перестрелка. Вековые деревья, за которыми скрывался неприятель, окутывались дымом, и звучные перекаты ружейного огня далеко будили сонные окрестности. И так дело шло до тех пор, пока войска стойко сохраняли порядок. Но горе, если ослабевала или расстраивалась где-нибудь цепь; тогда сотни шашек и кинжалов мгновенно вырастали перед ней, как из земли, и чеченцы с гиком кидались в середину колонны.
...Один из русских писателей, выражая характер военных экспедиций в Чечню, прекрасно сказал, что «в Чечне только то место наше, где стоит отряд, а сдвинулся он — и эти места тотчас же занимал неприятель. Наш отряд, как корабль, прорезывал волны везде, но нигде не оставлял после себя ни следа, ни воспоминания», — так описывает тактику чеченцев в кавказской войне ее историк В.А. Потто.
Отряд генерала Галафеева, укомплектованный шестью с половиной батальонами пехоты, 14 орудиями и 1500 казаками, от Ханкалинского ущелья проследовал к аулу Большой Чечен, и далее — прошел через Чах-Кери к Гойтинскому лесу и к Урус-Мартану. Ежедневно между русскими и чеченцами вспыхивали короткие перестрелки, но небольшие партии горцев, едва себя обнаружив, рассеивались. То и дело попадавшиеся засады неприятеля старались не допустить солдат до источников воды, «если берега составляли мало-мальски удобные условия для прикрытия». 10 июля русские подступили к кромке Гехинского леса и разбили лагерь поблизости селения Гехи. Поля вокруг селения выжгли солдаты, сама деревня, видимо, была оставлена жителями. Ночью произошла перестрелка в секретах: противник, будучи открыт на подступах к лагерю, ретировался.
Таким образом, накануне Валерикского сражения русские не имели точных сведений ни о численности вражеского отряда, ни о его местонахождении. Подобная ситуация, обычная на Кавказе, могла иметь для русских тяжелые последствия лишь в тех случаях, когда отпор неприятеля был действительно хорошо организован, когда численное превосходство врага было значительным и когда тактика его преподносила нашим военачальникам неожиданные для них сюрпризы. При Валерике все вышеперечисленные предпосылки предстоящего сражения оказались налицо.
На следующий день, 11 июля 1840 г., произошел бой в Гехинском лесу: «Раз, это было под Гихами — Мы проходили темный лес», как сказано в стихотворении «Валерик» Лермонтова... Отметим художественную точность определения леса поэтом — не «густой» и не «протяженный», а именно «темный». Ф. Торнов, в 1848 г. посетивший место памятного сражения, составил подробное описание подступов к валерикской позиции наиба Ахверды: «Лес этот представлял из себя семиверстную глухую трущобу, через которую бесчисленными поворотами извивалась узкая, арбяная дорога. На половине пути открывалась прогалина не шире ста сажен, упиравшаяся в крутой овраг, шириной около сорока шагов; в трех верстах за оврагом Валерик протекал по обширной луговине, окруженной густым бором. Место ровно было создано в пользу чеченцев, никогда не упускавших случая сильно нам вредить, когда лесная чаща их скрывала от наших глаз и уберегала от нашей пули, и мы сами принуждены были двигаться по открытой дороге».
Укреплению чеченской позиции способствовало то, что р. Валерик (подверженное русификации местное название Валарг), правый приток р. Сунжи, был в половодье вследствие таяния горных ледников. Берега Валерика с обеих сторон обрывисты, ложбина глубока, притом, что правый берег, обращенный к отряду, был полностью открыт, а левый — покрыт густым лесом. На левом берегу вдоль дороги сохранилась просека «на небольшой ружейный выстрел», однако, если учесть, что система просек генерала Грекова, практически полностью «вскрывшая» территорию Чеченской плоскости в конце 10-х гг. XIX в., т.е. еще при Ермолове, со времени наместничества на Кавказе генерала И.Ф. Паскевича была предана забвению и возобновлена вновь (под названием «тактики топора») лишь при генерале князе М.С. Воронцове (середина 1840-х — начало 1850-х гг.), то можно с большей долей уверенности предположить, что в 1840 г. и эта просека терялась в молодой поросли. Помимо естественной защиты вражеская позиция была укреплена несколькими рядами завалов (в данном случае — примитивный «тын» из древесных стволов). Широкое применение рядов завалов, наряду с координированным выселением жителей с пути следования русских экспедиций и тактикой «выжженной земли» есть элемент тактической системы Шамиля, т.е. для 1840 г. явление достаточно новое.
При Валерике устроение завалов по приказанию наиба Ахверды было не только вписано в подходящий ландшафт, но и систематично, «линейно», позволяя, по аналогии с пехотным строем регулярной армии европейского образца, произвести одновременный залп сразу несколькими рядами стрелков и нанести при этом максимальный ущерб противнику. Замечательно то, что горцы Ахверды использовали завалы не только для укрытия от русских пуль и картечи, но и для маскировки своей настоящей численности. На основании уже негативного опыта Валерикского боя Галафеев вынужден был констатировать: «Должно отдать также справедливость чеченцам; они предприняли все, чтобы сделать успех наш сомнительным. Выбор места, которое они укрепляли завалами в течение 3 суток; неслыханный дотоле сбор в Чечне, в котором были мичиковцы, жители большой и Малой Чечни, бежавших надтеречных и всех сунженских деревень, с каждого двора по одному человеку; удивительное хладнокровие, с которым они подпустили нас к лесу на самый верный выстрел; неожиданность для нижних чинов этой встречи — все это вместе могло бы поколебать твердость солдата и ручаться им за успех, в котором они не сомневались...».
М.Ю. Лермонтов, Г.Г. Гагарин. При Валерике. 12 июля. Акварель. 1840
Итого: имея под рукой шеститысячное (у Лермонтова в Валерике «тысяч до семи») «скопище» (помимо сил собственно Ахверды в него входили силы других чеченских наибов: Джават-хана, Домбая, Шуаип-Муллы, Ташав-Гаджи и др., Ахверды мог рассчитывать не просто на успех, а на разгром галафеевского отряда при условии осуществления своего тщательно разработанного плана. Отметим, что план Ахверды не просто талантлив с точки зрения применения его к конкретным условиям поля боя; он именно систематичен, т.к. синтезировал усвоенные ранее чеченцами правила ведения лесной войны (скрытность, внезапность, использование любого подходящего укрытия при рассыпном строе, предуготовление атаки выборным, прицельным огнем, психологическое воздействие («гиканье» в лесу, создающее эффект многочисленности невидимого для войсковой колонны неприятеля, и т.д.) с рядом существенных нововведений (применение залпового огня, отвлекающий маневр, соблюдение при заманивании русских в ловушку необходимой дисциплины в ущерб традиционной для горцев демонстрации личной храбрости). Неопределенным остается ответ на вопрос: почему при столкновении «с грудью грудь» с русскими чеченцы не оставили своей позиции, но оборонялись до последнего? Оборона завалов по своему определению в отличие от обороны укрепленного аула не предполагает удержания их, а наоборот рассчитана на своевременный отход к следующей линии завалов и продолжение ведения с этого нового рубежа выборного ружейного огня. В истории Кавказской войны случай Валерика — не типичный, если не сказать — исключительный.
Отряд Галафеева выступил «на заре 11-го июля.., имея в авангарде три баталиона Куринского егерского полка, две роты сапер, одну сотню донских и всех линейных казаков, при 4-х орудиях. Впереди еще было 8 сотен донских казаков с двумя казачьими орудиями. В главной колонне следовал обоз под сильным прикрытием — до него горцы были особенно лакомы. Длинную линию в лесистой местности поневоле растянувшегося отряда замыкал арьергард из двух баталионов пехоты с двумя орудиями и с сотнею казаков. Неприятель нигде не показывался, и авангард вступил и пошел по узкой лесной дороге. Несколько выстрелов в боковой цепи указывали, что неприятель не дремлет. Опасность ждала впереди...» (эти сведения из Журнала военных действий приведены П.А. Висковатым). В.А. Потто при пересказе воспоминаний К.Х. Мамацева (Мамацешвили) говорит о том, что артиллерийский поручик Константин Мамацев, следуя в арьергарде с четырьмя орудиями «в течение нескольких часов отбивал картечным огнем бешеные натиски чеченцев». Описание Потто многочасового картечного огня трудно согласуется с сообщением Висковатова относительно нескольких выстрелов в боковой цепи; здесь достаточно ссылки на документальную достоверность используемой Висковатовым информации: «Сведения взяты мною из Журнала военных действий 1840 года. Выписку получил я в 1881 году в Тифлисе из архива Кавказского округа. Дело штаба Отдельного Кавказского корпуса по Генеральному штабу, 2-й отдел, по описи № 15 — 1840 года».
Еще одно противоречие: 2 арьергардных орудия у Висковатова и 4 у Мамацева (в передаче Потто). Фразы из «Валерика» М.Ю. Лермонтова: «Чу! в арьергард орудья просят» и «... слева, из опушки, Вдруг с гиком кинулись на пушки», — дают понять, что Мамацев вполне мог оказаться в арьергарде с четырьмя орудиями в своем распоряжении и что он действительно был в эпицентре боя на первом его этапе, однако уже при выходе русской колонны на поляну. Вообще это словно бы вскользь отмеченное поэтом нападение чеченцев на арьергардные орудия следует отметить особо. Вылазка сравнительно небольшой партии горцев (т. к. основное «скопище» находится в это время в укрытии за завалами) против хорошо обеспеченного арьергарда в составе двух «баталионов» пехоты (500+500=1 тыс. человек) и 100 казаков сопровождается «градом пуль с вершин дерев» («Валерик» М.Ю. Лермонтова) по развертывающемуся на поляне в боевой порядок отряду (при выборном огне можно было достаточно эффективно обстрелять русских офицеров, занимавших по уставу положение на флангах пехотных соединений). Вылазка сама по себе обеспечивала некоторое прикрытие стрелкам, занявшим позицию на деревьях, т.к. по существовавшему в то время порядку следования войсковой колонны в лесу действовали боковые цепи «охотников»; рядом с упоминанием отбитой русскими атаки чеченцев Лермонтов в «Валерике» указывает на достаточно интенсивную перестрелку в лесу с невидимым «скопищем»: выносят из кустов трофейные нарезные ружья, «тащат за ноги людей И кличут громко лекарей»...
Отвлекая внимание русских тыловой перестрелкой горцы подпускают передовую цепь к своей основной позиции на расстояние пистолетного выстрела; когда артиллерия начинает сниматься с передков, т.е. не может сразу же быть приведена в состояние боеготовности, Ахверды дает команду открыть огонь. По всему фронту позиции чеченцы дают единовременный винтовочный залп, причем сразу несколькими рядами стрелков, увеличивая таким образом плотность огня до максимальной. Двинутые в атаку по обеим сторонам дороги русские батальоны преодолевают открытое пространство сквозь плотную завесу беглого выборного огня, притом, что противник укрыт за «деревьями, имевшими по аршину в поперечнике».
По замечанию известного военного специалиста и участника Кавказской войны генерала Ростислава Андреевича Фадеева, «...батальон старых кавказских полков можно сломить превосходною силой, как и все на свете, или остановить неодолимым физическим препятствием; но нет такого огня, которым бы можно было отбить его... Кроме решительности удара, кавказские войска имеют на своей стороне то несомненное преимущество, что в главную минуту боя, когда управление становится невозможным и все разом бывает поставлено на карту, каждая рота сделает посильное дело и не упустит никакой случайности, которою можно воспользоваться. Приказаний она не будет спрашивать. Не командир, так младший офицер, фельдфебель, старый солдат надоумят ее. В такую минуту одна нравственная сила личности берет верх; а в кавказских войсках личность не заглушена, и опытных людей много. Наконец, можно сказать с уверенностью, что в одинаковых обстоятельствах кавказский полк понесет половиной меньше потери против другого, потому что сумеет лучше подступить к неприятелю <...> под батальонным огнем нет больше приказаний и даже главнокомандующий лично не соберет рассыпанной роты, если она сама не знает, что делать, и люди не настроены все на один лад». Ход сражения при Валерике являет собой одно из самых красноречивых свидетельств достоверности приведенного определения Фадеева: солдаты, оказавшись лицом к лицу с неприятелем и, не имея ни возможности, ни времени справляться у командующего относительно дальнейших действий, сами предприняли атаку на свой страх и риск. Солдаты «кинулись вперед через речку, помогая друг другу по грудь в воде. Все спасение было в том, чтобы как можно скорее перебраться к неприятелю. Начался упорный рукопашный бой: частью в лесу, частью в водах быстро текущего Валерика. Резались несколько часов. Кинжал и шашка уступили, наконец, штыку. Но долго еще в лесу слышались выстрелы... Дело было не большое, но кровопролитное.
«После двухчасовой страшной резни грудь с грудью неприятель бежал. Мамацев преследовал его со своими орудиями — и, увлекшись стрельбой, поздно заметил засаду, устроенную в высокой кукурузе. Один миг раздумья — и из наших никто не ушел бы живым. Их спасло присутствие духа Мамацева: он быстро приказал зарядить все четыре орудия картечью и встретил нападающих таким огнем, что они рассеялись, оставив кукурузное поле, буквально заваленное своими трупами. С этих пор имя Мамацева приобрело в отряде широкую популярность».
Таким образом, при общем взаимодействии различных родов войск (пехота, артиллерия, иррегулярная конница) основное содержание Валерикского сражения составил так называемый кинжальный бой (термин этот употребляется в официальном порядке всеми без исключения дореволюционными историками). У Лермонтова в стихотворении «Валерик» читаем:
«Ура!» — и смолкло. «Вон кинжалы,
В приклады!» — и пошла резня.
И два часа в струях потока
Бой длился. Резались жестоко,
Как звери, молча, с грудью грудь,
Ручей телами запрудили.
Атака «на уру», согласно наставлениям А.В. Суворова 1770-х гг., совершалась применимо к Валерику массой ротного (батальонного) сомкнутого строя полным бегом, без ранцев. Команда «В приклады!» («Валерик», М.Ю. Лермонтов) означает ближайшую дистанцию в рукопашном бою; по всем русским уставам XVIII — XIX вв. удару прикладом (в область головы) предшествует поражение неприятеля штыком (в корпус), т.е. в данном случае речь идет о неуставной рукопашной схватке именно «с грудью грудь», как сказано в «Валерике».
В сражении при Валерике не было ни победителей, ни побежденных. Если начать, как это обыкновенно делается в подобных случаях, пересчитывать потери обеих сторон, окончательный вывод становится затруднительным. Галафеев указывает в донесении 150 тел убитых чеченцев, оставшихся на поле боя; нет основания считать эту цифру ни подлинно достоверной, ни значительно завышенной; она вообще не имеет серьезного статистического значения, т.к. часть своих убитых горцы должны были унести (по обстоятельствам продолжительного и достаточно рассеянного на местности боя). Русская убыль (убитыми и ранеными) согласно тому же донесению составила 344 человека.
Предполагаемое соотношение потерь обеих сторон Висковатов, к примеру, оценивает однозначно в пользу горцев, оборонявшихся и имевших, таким образом, меньшую убыль. В известном письме Лермонтова Алексею Лопухину фигурирует явно завышенное число вражеских трупов «на месте» — 600. Обыкновенно эту лермонтовскую ошибку относят на счет слухов, ходивших якобы в лагере и льстивших сознанию «победителей». С другой стороны, все может быть еще проще — поэт попросту сделал вынужденную любезность почтовой цензуре с тем, чтобы письмо не затерялось. Впрочем, все уточнения не способны изменить основного вывода: потери в отряде Галафеева наверняка превысили потери горцев. После ухода русских люди Ахверды собрали по окрестности еще много мертвых солдат: отдавая последние почести их героизму, наиб запретил отрубать головы трупам и приказал даже выкрасть из нашего лагеря священника для совершения над убитыми православного обряда. Затем невольного гостя накормили и отпустили обратно.
Обращаясь к рассмотрению участия поручика Лермонтова в Валерикском сражении, процитируем здесь воспоминания Константина Мамацева: «Выйдя из леса и увидев огромный завал, Мамацев с своими орудиями быстро обогнул его с фланга и принялся засыпать гранатами. Возле него не было никакого прикрытия. Оглядевшись, он увидел, однако, Лермонтова, который заметив опасное положение артиллерии, подоспел к нему с своими охотниками. Но едва начался штурм, как он уже бросил орудия и верхом на белом коне, ринувшись вперед, исчез за завалами. Этот момент хорошо врезался в память Константина Христофоровича».
Команду охотников Лермонтов получил в свое распоряжение лишь после ранения Руфина Дорохова (10 октября). Согласно документации, действовать в ее составе он начинает не раньше сентября месяца, после возвращения на линию из Пятигорска. Возникает закономерный вопрос: в составе какого подразделения участвовал Лермонтов в бою при Валерике? В реляции Галафеева Граббе и Головину говорится: «Тенгинского пехотного полка поручик Лермонтов во время штурма неприятельских завалов на реке Валерике имел поручение наблюдать за действиями передовой штурмовой колонны и уведомлять начальника отряда об ее успехах, что было сопряжено с величайшей для него опасностью от неприятеля, скрывавшегося в лесу за деревьями и кустами. Но офицер этот, несмотря ни на какие опасности, исполнял возложенное на него поручение с отличным мужеством и хладнокровием и с первыми рядами храбрейших ворвался в неприятельские завалы». Итак, состоя при штабе Галафеева в качестве посыльного офицера, в бою при Валерике Лермонтов мог исполнять самые разнообразные поручения начальства: мог идти в пехотной цепи, беседуя с Лихаревым о Гегеле, а мог и действовать заодно с Дороховской сотней (согласно сообщению Палена, записанному Висковатовым, охотники Дорохова принимали участие в походе).
Руфин Иванович Дорохов вспоминал: «Вообще говоря, началаство нашего края хорошо ведет себя с молодежью, попадающей на Кавказ за какую-нибудь историю, и даже снисходительно обращается с виновными более важными. Лермонтова берегли по возможности и давали ему все случаи отличиться, ему стоило попроситься куда, и его желание исполнялось, — но ни несправедливости, ни обиды другим через это не делалось».
При известном демократизме служебных отношений в Отдельном Кавказском корпусе Лермонтову как столичному кавалерийскому офицеру, недостаточно еще «обстрелянному» (в Пшехский отряд генерала Вельяминова 1837 г. он не попал вследствие лихорадки и основную часть своей первой ссылки на Кавказ путешествовал по горам и снимал местные виды), дана была, во-первых, возможность приспособиться, «акклиматизироваться» в лесной войне и, во-вторых, возможность отличиться или просто выказать храбрость. Подобный экзамен для гвардейца был на Кавказе в порядке вещей, не требовалось, как правило, ни особенной протекции, ни лукавства перед сослуживцами. И поручик Лермонтов сдал этот экзамен успешно. В донесении о Валерикском сражении генерал Галафеев отмечает храбрость, проявленную молодым офицером: «Он переносил все мои приказания войскам в самом пылу сражения, в лесистом месте, что заслуживает особенного внимания, ибо каждый куст, каждое дерево угрожали всякому внезапной смертью». Общеизвестная фраза Мамацева (в передаче Потто) о Лермонтове: «Он никогда не подчинялся никакому режиму», — представляется бессмысленной в значении упрека, но хорошо показывает недоумение армейского артиллерийского поручика, особенно наглядное в случае с восприятием Мамацевым тактической специфики лермонтовского отряда: в бою при Валерике «блуждающее» положение Лермонтова было следствием исполнения существенных обязанностей, умело возложенных на поэта генералом Галафеевым.
«Кавказская армия всегда была сильна именно тем, что в ней отношения между людьми слагались естественно, без посторонней натяжки. При значительном влиянии общественного мнения на всякой ступени каждый брал по большей части то, что ему принадлежало, и потому старших слушались без принуждения, как признанных руководителей. Оттого войско было проникнуто серьезною дисциплиной, которая состоит в сознательном и совестливом исполнении существенных обязанностей военного звания. От служащих требовали только необходимого, зато это необходимое исполнялось неукоснительно, как в глазах, так и за глазами», — указывает К.Х. Маманцев на особенности отношений среди военных людей на Кавказе.
М.Ю. Лермонтов. Эпизод из сражения при Валерике. Карандаш. 1840
Говоря о Лермонтове в сражении при Валерике, стоит вспомнить и отзыв, принадлежащий барону Льву Васильевичу Россильону, представителю Генерального штаба в отряде Галафеева, квартирмейстеру 20-й пехотной дивизии: «Гарцевал Лермонтов на белом, как снег коне, на котором, молодецки заломив белую холщовую шапку, бросался на чеченские завалы. Чистое молодечество! — ибо кто же кидался на завалы верхом?! Мы над ним за это смеялись».
Россильон — штабист и «немец» (в некотором ироническом преломлении эти два слова считались на Кавказе синонимичными); Лермонтов — русский аристократ, гвардеец и фронтовой офицер. Между этими двумя людьми с самого начала было не много оснований для искренней взаимной дружбы. Россильон — участник Кавказской войны, пусть даже и не попавший в разряд первых ее героев; к тому же он имел немало случаев видеть Лермонтова воочию (около 23 июля 1840 г. у Миатлинской (Мятлинской) переправы по пути в Темир-Хан-Шуру именно в палатке Россильона был снят художником Д.П. Паленом известный профиль Лермонтова, оставшийся в альбоме барона. Тем не менее, если большинство замечаний Льва Россильона по поводу Лермонтова (относительно тактической специфики Дороховского отряда, «нечистоплотности» службы разведчика и т. д.) давно определены по истинному своему достоинству литературоведами, то выпад, касающийся участия поэта в Валерикском сражении остается ни аргументирован, ни оспорен. Однако с точки зрения военного историка, не затрагивающей личность поэта как таковую, суждение Россильона о том, что атака верхом завалов есть лишь акт «молодечества» мало согласуется с действительной практикой Кавказской войны. Во-первых, лесные древесные завалы (в отличие от завалов горных — из камней или мешков с землей) редко бывали предназначены для обороны; при поспешной ретираде неприятеля от завала к завалу вероятнее было настигнуть врага при кавалерийской атаке, если этому не препятствовала местность и величина укрепления. Осуществление штурма завалов могло происходить при взаимодействии конницы и пехоты, причем конница не обязательно спешивалась. Во-вторых, существует общеизвестная специфика царской армии, которая заключается в неуставном разделении обязанностей между собственно офицерским звеном, с одной стороны, и унтерами и старшими по опыту солдатами — с другой. Если непосредственное руководство солдатской массой осуществляли ее собственные признанные лидеры, то основной задачей офицера было воодушевление бойцов личным примером, сам вид офицера должен был внушать низшим чинам немного суеверный трепет, а поступки его — заслуживать ему уважение. Львиная доля солдатской неприязни к «немцам» происходила оттого, что, умея держать чрезмерную даже психологическую дистанцию, они либо нарочито брезговали солдатским обществом, либо выглядели комично, оказавшись у солдатского костра и стараясь завоевать доверие нижнего чина неумелым подражанием. «Русский» в Кавказском корпусе, да и вообще в царской армии — понятие субэтническое; «немец» — маргинальное, не означающее прямо инородца.
Сравним лермонтовское: «Я знал одного Иванова, который был немец» и ермоловское: «Здесь все немцы — один русский, да и тот Безродный» (о штабе генерала Барклая де Толли в войну 1812 г.). «Всякое войско воспроизводит характер и общественные понятия народа, в котором оно набрано. В русском войске, как и в русском народе, между высшим классом, преобразовавшимся на чужой лад, и простолюдинами проведена очень резкая черта, редко допускающая возможность влияния первых на толпу; ею владеют обыкновенно ее доверенные люди, сильнейшие личности из нее же самой; покуда посредством их только возможно действительное нравственное соприкосновение между двумя общественными слоями. Такие личности сейчас же выдвигаются вперед во всяком собрании людей; в критические минуты они незаменимы, потому что в эти минуты толпа, привыкшая доверяться им, слушает их без рассуждения», — пишет участник и историк войны Р.А. Фадеев. Роль же молодого поручика или корнета состояла, как правило, в соблюдении чувства собственного достоинства, в рыцарском бесстрашии, долженствующем иметь влияние на личность простого солдата. Причем соответствовать выбранной роли мог лишь офицер, на самом деле уважавший вверенные его попечению кадры «низшего» сословия и считавшийся с их настроением и боевым опытом. Таким образом, формула из контекста лермонтовского стихотворения: «Все офицеры впереди», — с точки зрения чисто военной едва ли может быть оспорена Россильоном, по характеру своей должности состоявшем при Валерике в свите генерала и, возможно, наблюдавшем сражение лишь со стороны.
За недолгий период своего участия в компании 1840 г. поручик Лермонтов, безусловно, многого достиг. Лучшее подтверждение тому — неоднократные представления его к награждению: согласно реляции от 8 октября 1840 г. Граббе Головину за № 166 для Лермонтова испрашивался орден св. Владимира 4 степени с бантом за участие поэта в бою при Валерике 11 июля, однако, в соответствии с изменениями, внесенными в представление начальником штаба и корпусным командиром, испрошенная награда была снижена до ордена св. Станислава 3-й степени. Это могло обусловливаться тем, что награждение орденом св. Владимира столь молодых по возрасту офицеров практиковалось редко; далее последовал рапорт генерала Галафеева от 9 декабря 1840 г. по итогам двух осенних экспедиций в Большую и Малую Чечню с приложением наградного списка и личной просьбой перевести Лермонтова как проявившего в боях против горцев «отменное мужество» в гвардию тем же чином; 24 декабря рапорт командующего кавалерией полковника В.С. Голицына генералу Граббе с просьбой наградить поручика Лермонтова золотой саблей «За храбрость»; наконец, 3 февраля 1841 года Граббе в рапорте за № 76 представляет Лермонтова к награждению золотой полусаблей. Несмотря на эту последнюю уловку (полусабля, в отличие от испрашиваемой Голицыным сабли, являлась исключительно пехотным офицерским оружием и больше соответствовала с точки зрения высшего петербургского начальства в качестве поощрения поручику Тенгинского пехотного полка), все вышеперечисленные представления, как известно, были отклонены государем.
Стихотворение М.Ю. Лермонтова <Валерик> («Я к вам пишу случайно, право...») стало поэтическим документом сражения 11 июля 1840 г. в Гехинском лесу (бой при р. Валерик). В своей исторической достоверности это произведение Лермонтова не уступает сообщениям военных донесений и даже дополняет их рядом важных деталей (подробности атаки в русский тыл партии чеченцев Ахверды, произведение горцами залпа одновременно несколькими рядами стрелков, «живые» военно-исторические миниатюры и т.д.). Лермонтовские стихи, в данном случае, являются основанием для суждения о нем не только как о поэте, но и как об «отменно мужественном» офицере, глубоко понимавшем сложность военно-политической обстановки на Кавказе, а также специфику военных действий обеих сторон. Эти личные качества поручика Тенгинского полка оценивались по достоинству непосредственным начальством в лице «настоящих кавказцев».
Автор: А.М. Смирнов
Источник: «Тарханский вестник» № 19. Москва, 2006. С. 56 — 69
пятница, 6 декабря 2019 г.
НЕ НАДО ИСКАЖАТЬ ИСТОРИЮ. О ПРОВОКАЦИОННОМ ВЫСТУПЛЕНИИ РУСЛАНА БУЗУРТАНОВА
Гапуров Шахрудин Айдиевич.
Академия наук Чеченской Республики основана в 1992 год
04.12.2019 anchr
Чеченцы и ингуши имеют общее происхождение, это братские народы, имеющие общий язык, обычаи, традиции, религию. В то же время за последние годы мы были свидетелями античеченской кампании со стороны ингушских блогеров.
Но, слава Аллаху, в последнее время это явление в целом пошло на спад.
Однако недавно в Ютъюбе появилось новое выступление некоего Бузуртанова Руслана, в котором снова выдвигаются ни на чем необоснованные, весьма далекие от истины и научного, объективного подхода версии о происхождении нахских (нахчийских) народов – чеченцев, ингушей, кистинцев и новые территориальные претензии к чеченцам. Потрясая различными книгами и текстами, выдергивая слова из общего контекста, Бузуртанов утверждает, что кистинцы – это ингуши (чего подавляющее большинство самих кистинцев и этнографическая наука отрицает), а Шатойский район – это земля ингушей, и сами шатойцы – это ингуши. Абсурдность подобных утверждений совершенно очевидна. С равным успехом господин Бузуртанов может объявить американский штат Калифорния ингушской территорией. Кстати, в качестве доказательства своих абсурдных утверждений Бузуртанов приводит слова каких-то столетних старцев. Видимо, за отсутствием иных доказательств.
Господин Бузуртанов! Вы человек немолодой, все мы ходим под Аллахом, всем предстоит (кому раньше, кому позже) предстать перед его судом. Зачем брать на себя лишний грех, выдумывая разные мифы, фальсифицируя нашу (во многом общую) историю и этнографию и разжигая тем самым межнациональную рознь. Ведь по исламу вранье – страшный грех.
Мы – чеченские историки, этнографы, культурологи, философы – готовы к научному диалогу с ингушскими коллегами, с обязательным соблюдением научного и горского этикета. Разумеется, в чем-то наши мнения могут не совпадать, но в научном споре рождается истина. Но мы никогда не достигнем согласия, если будем разговаривать языком лжи и искажений исторических фактов и событий. Мы прекрасно осознаем, что подавляющее большинство ингушей не приветствует эти античеченские пасквили.
В надежде положить начало подлинной научной дискуссии об этногенезе нахских (нахчийских) народов публикуем статью доктора исторических наук, профессора Ш. Гапурова.
ПРОБЛЕМЫ ЭТНОГЕНЕЗА И ДРЕВНЕЙ ИСТОРИИ ЧЕЧЕНЦЕВ
Практически у каждого народа есть различные версии происхождения, многие из которых не подкреплены источниковой базой. Вполне объяснимо, что каждый народ хочет иметь как можно более древнюю историю и более богатую культуру, откуда и возникает проблема так называемого «удревления истории». В целом ряде случаев тот или иной народ объявляется наследником известных мировых культур, в первую очередь – ближневосточных и южноазиатских (например, индийской). В принципе, в этом ничего плохого нет, лишь бы возвеличивание и «удревление» собственной истории не происходило за счет уменьшения роли или неуважения к истории других народов, особенно родственных.
Проблема этногенеза (происхождения) чеченцев и их древняя история также является весьма малоизученной и малоизвестной. То, что имеется по этой проблеме и что отражено в изданиях по истории Чечни, – это преимущественно история археологических исследований на территории данного региона. Единственное исключение в данном плане – это научные исследования Гурама Джотовича Гумбы [9]. Среди его научных изысканий особое место принадлежит фундаментальной монографии «Нахи: вопросы этнокультурной истории (I тысячелетие до н.э.)» (М., 2017). Это исследование, основанное преимущественно на древнеармянских, древнегрузинских и древнегреческих источниках, заняло свое почетное место среди лучших научных трудов по кавказоведению.
Г.Д. Гумба отмечает: «…при всей своей очевидной актуальности и несмотря на значительно возросший в последнее время интерес к древней истории нахов, подлинно научная история этого крупнейшего этнического массива Кавказа все еще не получила должного освещения. Недостаточность и фрагментарность знаний о прошлом чеченцев и ингушей, ощутимая практически в любом историческом периоде, более всего наглядна, когда речь заходит о древних этапах развития этих народов. Одна из причин – малочисленность соответствующих источников и трудность их интерпретации. К тому же следует заметить, что даже имеющиеся источники до сих пор не проанализированы и неосмысленны в достаточной мере с точки зрения истории нахских народов» [9, c. 7–8]. Под «имеющимися» источниками Г.Д. Гумба, видимо, подразумевает, прежде всего, древнеармянские, древнегрузинские, древнегреческие и арабские рукописи.
Неоценимыми и основными источниками по этногенезу, древней и средневековой истории чеченцев могли бы стать летописания и хроники чеченских авторов, написанные на арабской графике на чеченском и арабском языках. Это, прежде всего, тейповые летописи (тайпантептарш). По чеченской традиции, каждый крупный чеченский тейп составлял и вёл свою летопись (историю).
Многие известные этнографы и историки ХIХ в. – У. Лаудаев, А. Берже, Г. Вертепов, Е. Максимов, И.М. Попов, Н. Семенов, А.И. Ипполитов, И. Бартоломей, П.И. Головинский и др. – широко использовали чеченские предания в качестве источников при написании своих работ о Чечне и его жителях.
Авторы ХVIII–ХIХ вв. отмечали, что чеченцы издавна интересовались вопросами своего происхождения, языка, истории, что находило отражение в их сочинениях на арабской графике. Д.А. Милютин отмечал, что чеченские учёные-арабисты занимались поисками следов своего прошлого [5]. У. Лаудаев, первый чеченский этнограф, подчеркивал, что при написании своей работы «Чеченское племя» пользовался рукописью на арабском языке, содержавшей хронологический перечень событий в Чечне и в целом на Кавказе [11, c. 58]. Писатель К. Гатуев упоминал «родовые книги чеченцев, хранящиеся в тайниках фамильных летописцев» [8, c. 6]. «В этой связи, – отмечает осетинский историк Ф.В. Тотоев, – нельзя не упомянуть без сожаления об оставшихся в забвении собственно чеченских летописях, хрониках-таптирах, написанных арабским алфавитом на чеченском языке… Это бесспорно уникальные источники, значение которых определенно выходит за пределы собственно чеченской истории» [23, c. 33–34].
Кроме чеченских преданий, летописей и хроник, следует упомянуть и цельные исторические труды чеченских авторов периода средневековья и нового времени, написанные на арабском языке. Н.С. Иваненков пишет о 52-летнем авторе Магомете Алиеве, ведущего на арабском запись событий из чеченской истории [10, c. 10–11]. Чеченский писатель и историк начала ХХ в. Ибрагим-бек Саракаев называет неизвестную арабскую рукопись Арсануко-Хаджи Центороевского «О происхождении чеченцев» [22]. Этнограф П. Максимов обнаружил в конце 20-х гг. прошлого века в чеченском селении Брагуны старую родовую запись чеченского народа, содержавшую запись событий с 430 года «от появления Магомета». Он даже приводит из нее отрывок [13, c. 69]. Сведения о подобных источниках относительно этногенеза чеченцев приводит и Н. Белозерская [2, c. 661].
Почему же эти бесценные источники оказались недоступны современным исследователям?
Как известно, 23 февраля 1944 г. чеченцы и ингуши были насильственно выселены в Среднюю Азию и Казахстан. Но их лишили не только родины: Сталин отдал приказ уничтожить всё, что могло напоминать о существовании этих народов, чтобы уничтожить даже саму память о них. Ничто не должно было напоминать о том, что такие народы вообще существовали на земле. По этому приказу уничтожались тептары (рукописи) чеченцев об их истории и происхождении, редкие книги и архивы, записи фольклорных текстов, практически любая литература и периодические издания с упоминаниями чеченцев и ингушей, в горах взрывались средневековые башни, гробницы и святилища, с землей сравнивались кладбища, а надгробия с надписями разбивались и использовались для строительных работ. С исторических карт исчезли все упоминания о чеченцах. Были изменены все топонимические названия. По свидетельству очевидцев, чеченские тептары грузовиками свозились в центр Грозного и здесь прилюдно сжигались. Так были уничтожены все письменные источники об этнографии и этнической истории чеченцев и ингушей. В результате этих сталинских репрессий культуре чеченцев был нанесён огромный, непоправимый вред [4, c. 7].
Видимо, освоение нахами (нахчи) (древнее название предков чеченцев и ингушей) равнины и гор современной Чечни и близлежащих районов происходило почти одновременно, но не позднее конца II-го тысячелетия до н.э. Древнеармянские источники называют нахов нахчматьянами. Видимо, отсюда и произошло самоназвание чеченцев – нохчи. Профессор В.Б. Виноградов, один из ведущих археологов-кавказоведов, считал, что чеченцы, наравне с другими северокавказскими народами, были носителями кобанской культуры (конец II – I тысячелетие до н.э.). «…Все кобанские племена скифского времени играют роль предков последующих народностей Северного Кавказа», – отмечает В.Б. Виноградов [5, c. 311]. Ещё более определеннее высказывается Г.Д. Гумба, который отмечает, что версия археологов о возможном нахском облике кобанской культуры подтверждается данными письменных источников, и более того, сама постановка вопроса о связи нахского этноса с кобанской археологической культурой не только правомерна, но давно уже подготовлена развитием всей кавказоведческой науки [9, c. 100].
По мнению профессора Г.Д. Гумбы, в I-м тысячелетии до н. э. согласно древнеармянским и древнегрузинским источникам, нахские племена – кавкасиани – занимали северные и южные части всего Центрального Кавказа. При этом границы страны нахов у грузинского историка Леонтия Мровели и у армянского географа в «Ашхарацуйце» полностью совпадают: на западе – Приэльбрусье и верховье Ингури, на юге – Эгрисский и Рачинский хребты, северные отроги Лихского хребта, Цилканские (Дурдзукские, Сарматские) ворота у Жинвали. К сожалению, ни армянский, ни грузинский источники не дают никакой информации о северных рубежах древней страны нахов [9, c. 97].
Многие видные советские учёные-кавказоведы, а сегодня и российские, доказывают, что чеченский народ сформировался на современной территории Чеченской Республики в глубокой древности. В.П. Алексеев пишет: «Сопоставляя антропологические наблюдения с изолированным положением вайнахских языков и многими чертами культуры вайнахских народов, свидетельствующими о ее глубокой древности, можно сформулировать два положения: а) предки вайнахских народов заняли современный вайнахский ареал, наверное, еще до эпохи бронзы; б) они развивались при значительном влиянии изоляции интенсивного приспособления к географическим условиям и климату высокогорья» [1, c. 4].Рауф Мунчаев полагает, что начало процесса этнокультурного развития нахов (чеченцев) относится к ранней бронзе (III тысячелетие до н.э.) [15, c. 5].
Профессор Г.Д. Гумба, опираясь на многие источники, в первую очередь древнеармянские и древнегрузинские, пишет, что на Центральном Кавказе с середины I-го тысячелетия до н.э. существовало обширное государство нахов – Нахаматия, которое успешно отражало нападения многих завоевателей на Северный Кавказ. По его мнению, даже в «III-м в. до н.э. нахи по-прежнему доминировали в исторических событиях на Кавказе, подтверждения чему можно найти в скупых сообщениях письменных источников, в частности древнегрузинских» [9, c. 405].
Территория нахов-нахчматьян постоянно подвергалась нападениям различных кочевых народов – киммерийцев, скифов, сарматов, алан, гуннов и др. Ослабленное этими нападениями нахское государственное объединение распалось после того, как оно было разгромлено в результате похода селевкидского царя Антиоха III около 212–209 гг. до н.э. После этого, в результате новых нападений различных завоевателей, прежде всего кочевников, нахи стали отступать к современным границам Чечни, теряя подконтрольные территории, свое влияние на Центральном Кавказе.
О том, что чеченцы в древности играли большую роль на Кавказе, пишет и Ф.В. Тотоев: «Древняя жизнь чеченцев представляет для исследователя много загадочных, порой, неразрешимых вопросов, – пишет он. – Перед наукой стоит задача показать роль чеченцев в судьбах Кавказа, где чеченцы были серьезной и активной силой исторического процесса» [23, c. 95].
В кавказоведении давно сложились и сегодня существуют два направления о происхождении чеченцев. Согласно одному из них, чеченцы – это потомки племен, в глубокой древности переселившихся из Передней Азии на Кавказ, наследники великих культур Востока – хеттской, шумерской и т.д. Направление это возникло еще в ХIХ в. и родоначальниками его были П.К. Услар, К.М. Туманов, И.А. Джавахишвили, Н.Я. Марр и др. И сегодня есть немало ученых, придерживающихся этой точки зрения, имеющей, безусловно, под собой очень серьезные аргументы, прежде всего, в области языковых параллелей, а также общности или близости этнонимов и топонимов Передней Азии и чеченцев.
Но более многочисленны представители второго направления в кавказоведении, утверждающие, что чеченцы (нахи, нахчматьяне) – это коренное, аборигенное население Северного Кавказа, у которых были очень тесные торговые и культурные связи с Передней Азией и Закавказьем. Более того, из этих районов на Северный Кавказ постоянно переселялись различные племена, которые, сыграв определенную роль в этнокультурном развитии нахов, впоследствии растворились в местной этнической среде [6, c. 21]. Так, Г.Д. Гумба пишет: «… Несмотря на все более отчетливо выявляющееся близкое этноязыковое родство нахов и хуррито-урартов, вряд ли было бы правомерно рассматривать нахские народы как едва ли не прямых потомков хуррито-урартов и проводить прямую связь между ними и населением Урартского царства, как это иногда представляется в литературе» [9, с. 8]. Еще раньше в подобном же ключе высказывался и выдающийся археолог-кавказовед, член-корреспондент РАН Р.М. Мунчаев: «В последнее время ряд ученых стремится доказать, что культура (или культуры) раннебронзового века Северного Кавказа создана пришельцами из Ближнего Востока, с одной стороны, а с другой – из Западной Европы. Другими словами, речь идет о том, что в эту эпоху на Северном Кавказе обитали и семиты, и индоевропейцы, а также (по одной из версий) и тюрки, т.е. представители трех крупных языковых семей, исключая, как видим, кавказскую. Разумеется, такого в действительности не могло быть. Спрашивается, а где же жили в таком случае коренные народы Северного Кавказа и вообще откуда и когда они появились на Кавказе?
Для меня очевидно, что процесс, отражающий этнокультурное развитие северокавказских народов, начался и происходил на их исконной территории, причем задолго до бронзового века» [15, c. 6]. Не менее категорично высказывался по данному вопросу и известный археолог-кавказовед В.И. Марковин: «…Вайнахи… имеют право называться аборигенным населением. Им нет нужды искать своих предков в Египте, Индии и в других далеких и близких странах» [14, c. 9].
Очень многие авторы, основываясь на данных археологических исследований, свидетельствуют, что уже во II–I тысячелетиях до н.э. нахи (нахчматьяне) не только освоили равнинные территории современной Чечни, но и были доминирующей силой на Центральном Кавказе, и влияние их простиралось от Урарту до Закавказья.
В обыденном сознании чеченцев существует предание, что чеченцы все вышли из Нашха (территория — Галанчожского района Чеченской Республики). По нашему мнению, утверждение народных преданий о том, что все чеченцы вышли из Нашха, скорее всего, является аллегорическим, иносказательным. Истина же, видимо, в том, что район Нашха представлял собой древний культурно-религиозный и сакральный центр, сложившийся, как минимум, в 1-м тысячелетии до н.э. Подтверждает это и то, что именно здесь в течение длительного исторического времени заседали чеченские Мехк-Кхел (Суд страны) и Мехк-Кхеташо (Совет страны), высшие органы у нахов/нахчи, которые решали важнейшие вопросы жизнедеятельности народа. В качестве символа единства чеченского народа в Нашхе, по народным преданиям, был изготовлен в древности огромный общечеченский котел, склепанный из вертикальных медных полос, на котором были выбиты тамги всех чеченских тейпов [20, c. 263].
Кроме того, каждый крупный чеченский тейп строил в Нашха свою боевую башню, в качестве символа принадлежности к единому чеченскому народу (нахчи). Их фундаменты сохранились здесь и сегодня. Еще в свое время профессор Н.Ф. Яковлев отмечал, что чечено-ингушская культура и язык сложились вокруг культурно-религиозного центра Нашха [24, c. 17].
Следует отметить, что культурно-религиозные центры, считающиеся священными, сакральными местами, как чеченский Нашха, были и есть у многих народов мира. Это гора Сиону евреев в Палестине, гора Фудзияма у японцев, гора Арарат у армян и т.д.
Как и в истории многих народов мира, крайне отрицательную и разрушительную роль в формировании чеченского народа сыграло нашествие на Северный Кавказ монголо-татар. В политической истории народов Северного Кавказа памятен 1222 г., проложивший кровавую межу в историческом развитии горских народов. Поход монгольских полководцев Джебе и Субэдея на Северный Кавказ привел к регрессу в общественно-экономическом и культурно-политическом развитии многих горских народов, в том числе чеченцев. Шора Ногмов в своей работе рассказывает о героической совместной борьбе кабардинцев и чеченцев с войсками монголов, в которой они потерпели поражение. Результатом этого поражения стали огромные людские потери[16, c. 96], а также вынужденная локализация чеченцев в труднодоступных районах гор, в границах которых в дальнейшем длительное время происходило их обитание, их повседневная трансформация (включая демографические, хозяйственные и иные жизненно важные процессы).
По нашему мнению, нахи (нахчи, нахчматьяне, нохчи – это один этнический массив, слова синонимы) под давлением кочевников (монголо-татар) в Х111 в. были вынуждены отступить в горы. Большая часть ушла в горные районы Аргунского и Галанчожского ущелий,а также Ичкерии, часть – в Ассинское и Джейрахское ущелья. Здесь они оставались более 4-х веков, вплоть до ХVI–ХVII вв. В течение этих четырех веков разные части единого до ХIII в. этнического массива нахчматьяне (нахи, нохчи) жили обособленно, разделенные горными массивами, практически вне связи друг с другом. В результате появились различия в языке и некоторых обычаях. А уже в ХVII–ХVIII вв., когда начался процесс возвращения нахов на равнину, их различные части имели уже свои разные названия. Основная масса нахов (нахчматьян), проживавшая на территории Нохч-Мохк, сохранила свое старое название – нохчи (чеченцы).
Та часть нахов, которая ушла в горы Ассинского и Джейрахского ущелий, стала называться галгай (ингуши). Об этом говорят и народные предания. Так, в фамильно-родовом предании эхишбатойцев говорится, что предок их по имени Эхиши его брат Галгай были сыновьями легендарного Мааша, жившего в Нашхе. Возмужав, братья расселились в разные стороны: Эхиш поселился в междуречье Гудермеса и Хулхулау, а Галгай ушел в направлении рек Ассы и Фортанги [20, c. 11–12].
Третья часть, отступившая в горы на стыке Чечни и Грузии – бацбийцы (цова-тушины). «В итоге всех названных передвижений, – пишет В.П. Кобычев, – сравнительно единый до этого нахский этнос распался на три обособленные части: южных нахов (самоназвание бацби), западных, или ингушей (галгай) и восточных, или чеченцев» [12, c. 184]. В.Б. Виноградов также подчеркивал: «С древнейших времен, вплоть до XVIII в., чечено-ингушские племена четко осознавали свое этническое единство и действовали на исторической арене под общим названием нахче, нахчиматиане, дзурдзуки, сасаны, кисты, миджеги… О языковом единстве говорит и тот факт, что в языке бацбийцев, отделившихся от остальных чечено-ингушских племен не позднее середины ХVI в., сохранились некоторые общевайнахские черты, характерные для языка – основы до его разделения на чеченский и ингушский» [5, c. 352].
О том, что чеченцы и ингуши имеют общее происхождение и вплоть до XVIII в. считались одним этносом, писал и дореволюционный автор Г. Вертепов: «Под именем ингушей, – писал он, – известна народность чеченского племени, состоящая из нескольких групп и обществ: джераховцы жили по обеим берегам Макалдона; кистинцы по рекам Ассе и Сунже; назрановцы – по верховьям рек Сунжи, Камбилеевки, Назрановки и по течению этих рек до впадения реки Яндырки в Сунжу и по Терской долине. Все эти названия придуманы русскими и даны каждому обществу по имени важнейших аулов, долин, гор или рек, на которых они обитали. Общее название все эти шесть обществ ингушей получили от большого аула Ангушт, который находился в Терской долине. Они соседствовали на востоке с чеченцами, на западе с осетинами, на северо-западе и севере с кабардинцами, на юге с тушинцами, хевсурами и грузинами» [25, c. 74].
Огромную роль в возвращении чеченцев на плоскость сыграла борьба русского народа с Золотой Ордой, приведшая, в конце концов к ее разгрому. Именно это создало со временем условия для возвращения чеченцев на равнину и нового ее освоения и, соответственно, развития у них производительных сил и экономики. Как отмечал Самойлов, с 20–30-х гг. ХVIII в. чеченцы перестают быть народом «страдательным…», а делается народом «действующим» [21, c. 76], что выразилось в успешной победе и изгнании своих и иноплеменных феодальных притеснителей [23, c. 103].
В I-м тысячелетии до н.э. нахи/нахчи, предки чеченцев и ингушей, играли очень важную роль на Центральном Кавказе. Так, известный грузинский этнограф В. Гамрекели писал, что анализ грузинских письменных памятников позволяет утверждать, что в древности и в средневековье нахские племена населяли большую часть Центрального Кавказа, включая «Двалетию, Мегран-Двалетию и территорию, занимаемую (ныне) тушами и пшаво-хевсурами» [7, c. 18]. В.П. Кобычев считал, что в глубокой древности вайнахи, по-видимому, обитали по обе стороны Главного Кавказского хребта и лишь со временем происходит постепенный отлив нахского этноса из Закавказья к северу [12, c. 183].
К этому периоду (I-му тысячелетию до н.э.) восходит, скорее всего, и развитие нахского этнического самосознания – сознания принадлежности к единому нахскому народу. Процесс становления единого нахского народа был прерван распадом нахского государственного объединения, а позже, уже на рубеже ХVII–ХVIII вв., на нахской основе определились уже два самостоятельных народа – нохчи и галгай (чеченцы и ингуши). И, тем не менее, и сегодня сохраняется «общенахское самосознание, опирающееся на историческую память об общем происхождении и общей истории, сохранился – несмотря на образование диалектов, а затем и двух литературных языков (чеченский и ингушский) – общий культурный язык, осталось неизменным осознание этнополитической общности» [9, c. 452].
В древнеармянских источниках нахи известны как нахчматьяне: следовательно, современное самоназвание чеченцев – нахчи – своими корнями уходит в древность.
Выводы:
— чеченцы (нахи) – один из древнейших, коренных народов Северного Кавказа;
— археологический и фольклорный материалы, данные древнегреческих, древнеармянских и древнегрузинских источников доказывают, что предки современных чеченцев и ингушей (нахи, нохчи, нахчиматьяне) проживали на современной территории Чеченской и Ингушской республик, как минимум, с IV–III тысячелетий до н.э.;
— ведущие ученые-кавказоведы (В.П. Алексеев, Р.М. Мунчаев, В.Б. Виноградов, Гумба, В.И. Марковин, Ф.В. Тотоев и др.) аргументировано доказывают, что во II–I-м тысячелетиях до н.э. нохчи-нахи играли на Центральном Кавказе одну из ведущих ролей. Г.Д. Гумба в своей монографии «Нахи: вопросы этнокультурной истории» отмечает, что в I-м тысячелетии до н.э. у нахов сложилось государственное образование;
— по нашему мнению, горный район Нашха, откуда, по старинным преданиям, вышли чеченцы, является с 1-го тысячелетия до н.э. сакральным, священным религиозно-культурным центром нохчи-нахов, где первоначально собирался Мехк-Кхел (Совет страны), были построены башни почти всех крупных нахских тейпов, своего рода символов единства этноса нохчи-нахи;
— с глубокой древности нохчи-нахи были тесно связаны культурными и экономическими отношениями с народами Закавказья, Среднего и Ближнего Востока, постоянно происходил процесс взаимовлияния и взаимодействия культур.
Список использованных источников и литературы
Алексеев В.П. Несколько соображений о происхождении вайнахских народов по антропологическим данным // Проблемы происхождения нахских народов. Всесоюзная научная конференция. Тезисы докладов и сообщений. Шатой, 1991. Изд. «Грозненский рабочий». С. 3–4.
Белозерская Н. Записки Ван-Галена // Исторический вестник, 1984. Т. 6. С. 659–667.
Берже А. Чечня и чеченцы // Кавказский календарь на 1860 год. Тифлис, 1984. С. 3–184.
Виноградов В.Б., Лосев И.К., Саламов А.А. Чечено-Ингушетия в советской исторической науке. Грозный, 1963. Изд. «Грозненский рабочий». С. 112.
Виноградов В.Б. Центральный и Северо-Восточный Кавказ в скифское время. Грозный, 1972. Изд. «Грозненский рабочий». С. 356.
Гаджиев М.Г., Магомедов А.Г. Об относительной хронологии этноязыковых процессов у восточнокавказских народов по данным грамматических классов // Проблемы происхождения нахских народов. Шатой, 1991. С. 20–21
Гамрекели В.Н. Двалы и Двалетия в I–ХV вв. Тбилиси: Изд. «Мецниереба», 1961. С. 341.
Гатуев К. Зелимхан. Ростов н/Д, 1926. С. 274.
Гумба Г.Д. Нахи: вопросы этнокультурной истории (I тысячелетие до н.э.). М., 2017. Изд-во «Эксма». С. 687.
Иваненков Н.С. Горные чеченцы // Терский сборник. Владикавказ, 1910. С. 26–37.
Лаудаев У. Чеченское племя // Сборник сведений о кавказских горцах (ССКГ). Тифлис, 1872. Вып. 6. С. 34–136.
Кобычев В.П. Расселение чеченцев и ингушей в свете этногенетических преданий и памятников их материальной культуры // Этническая история и фольклор. М., 1977. С. 181–189.
Максимов В. В арбе по Чечне // Революция и горец. 1929. №1–2. С. 51–72.
Марковин В.И. Об археологическом аспекте в изучении этногенеза вайнахов // Проблема происхождения нахских народов. Шатой, 1991. С. 8–9.
Мунчаев Р.М. Раннебронзовый век Северного Кавказа и проблема этногенеза вайнахов // Проблемы происхождения нахских народов. Шатой, 1991. С. 5–6.
Ногмов Ш. История Адыгейского народа // Кавказский календарь на 1862 год. Отд. 4. С. 92–135.
Описание Чечни с сведениями этнографического и экономического характера, составленное капитаном ген. Штаба И.И. Норденстаммом. Материалы по истории Чечни и Дагестана. Махачкала, 1940. Т. 3. Вып.1. С. 286–321.
ОРРГБ. Ф. 169. Папка 81. Д. 7. Л. 17 об.
Попов И.М. Ичкерия // Сборник сведений о кавказских горцах. Тифлис, 1870. Вып.4. С. 3–141.
Попов И.М. Ичкеринцы. Исторический очерк // ССТО. 1878. Вып.1. С. 189–271.
Самойлов. Заметки о Чечне // Пантеон. Т.23. №9. СПб., 1855. С. 71–79.
Саракаев И. Мюридизм // Терек. 1912. №4297. 22 апреля.
Тотоев Ф.В. Общественный строй Чечни: вторая половина ХVIII–40-е гг. ХIХ в. Нальчик, 2009. Изд. ГП «Республиканский полиграфкомбинат им. Революции 1905 г.». С. 375.
Яковлев Н. Вопросы изучения чеченцев и ингушей. Грозный, 1927. Изд. «Грозненский рабочий». С. 164.
Вертепов Г. Ингуши // Туземцы Северного Кавказа. Историко-статистические очерки. Вып. 1. Владикавказ, 1892.
понедельник, 11 июля 2016 г.
Чечня после КТО: война не закончена
16 апреля на территории Чеченской Республики был отменен
режим контртеррористической операции (КТО), введенный в сентябре 1999 года. С
прекращением режима КТО из Чечни выводятся 20 тысяч военнослужащих внутренних
войск. Кроме того, снимаются ограничения по режиму въезда-выезда граждан,
режиму перемещений и паспортно-визовому режиму. Жители Чечни, как и жители
других регионов РФ, смогут свободно перемещаться по стране.
Предлагаем вниманию читателей "Кавказского
узла" обновляемую хронику ситуации в Чечне, которая сложилась после снятия
длившегося более 10 лет режима КТО.
Группа людей захватила и увезла в неизвестном направлении
молодого мужчину в Ленинском районе Грозного, сообщили в соцсетях местные
жители.
Источник: http://www.kavkaz-uzel.ru/articles/155726/
вторник, 1 декабря 2015 г.
Заявление Кадырова в связи с обострением отношений между Россией и Турцией
Ассаламу алайкум! Турецкие СМИ и соцсети пишут,
что Турция всегда помогала чеченскому народу. Они пытаются упрекнуть меня в
том, что я против Ислама и поддерживаю неверных. Я люблю конкретность, поэтому
спрашиваю, когда, где, и чем Турция помогла Чечне и моему народу? Покажите хотя
бы одну школу, больницу, детсад, мечеть, построенные в дар Чечне! Назовите один
пример! Да, вы помогали ваххабистам, террористам, собирали для них деньги.
Лечили, принимали на отдых Удуговых, Умаровых, Басаевых. Они и их сообщники
совершали теракты, уничтожали чеченский народ. Это ваша помощь? В 19 веке
Турция обманом заманила десятки тысяч чеченцев. Им создали жестокие условия. За
пять лет больше половины вымерло. Попытки вернуться домой пресекались огнём.
Сегодня Турция стала базой для вербовки и отправки террористов в Сирию. Через
Турцию туда идут бандиты со всего света. Задержаны только единицы. Турция не
борется с ИГИЛ! Она ведет с ним бизнес, покупает нефть, финансирует врагов
Ислама, убивающих тысячи мусульман. И ещё! Кто позорно поддержал в Париже
авторов карикатур на Пророка (с.а.в.)? А я в жёсткой форме осудил проклятый
журнал, собрал в Грозном более одного миллиона человек, которые на весь мир
заявили решительный протест? Если даже Земля будет гореть синим пламенем, я не сделаю
ни одного шага против Ислама! Не из той семьи! Я враг ваххабистов, хариджитов,
террористов. Я поклялся воевать с ними всю жизнь! И ничто не заставит меня
изменить решение! В России почти 30 млн мусульман. Это наше Отечество! И
самолёт, подбитый Турцией, наш! И лётчик наш! И вы знали, что в России миллионы
мусульман, почему же вы подбили по указке США и Запада наш самолет, убили
нашего летчика, воюющего с ИГИЛ, защищая мусульман? При вашем согласии и
потворстве Запад уничтожил Ирак, Сирию, Ливию. Теперь скажите, какие у вас
причины обвинять меня в том, что против Ислама? Я защитник Ислама! А
руководство Турции помогает уничтожать исламские народы и страны! Проснитесь!
среда, 16 сентября 2015 г.
Подписаться на:
Сообщения (Atom)